Юло Туулик.
Фото: личный архив
Островок Абрука (шесть с половиной на три и три четверти километра) дал эстонской литературе двух замечательных писателей, братьев-близнецов Юло и Юри Тууликов. Старший из близнецов – Юло: он появился на свет чуть раньше брата. Юри Туулик скончался шесть лет назад, 3 июля 2014 года, а Юло жив и здравствует, 22 февраля ему исполнилось 80 лет.
Борис Тух
info@stolitsa.ee
«Юбилей я отмечал в Доме-музее Фридеберта Тугласа в Нымме, в самый канун пандемии, – рассказывает Юло Туулик. – Я, конечно, в Союзе писателей остаюсь своим человеком, мог бы отметить там, в компании коллег по перу, но в доме Тугласа, в тесном кругу, было уютнее. Среди гостей были мои друзья, капитаны, с которыми я ходил в Атлантику. У некоторых из них юбилеи тоже в этом году, но отпраздновать из-за коронавируса не удалось. А я проскочил в уже захлопывающуюся дверь.
Задумываясь над прожитыми годами, я замечаю, что среди писателей у меня нет таких верных и давних друзей, как среди капитанов. Легко понять, почему. В среде творческих людей зависть, ревность к чужому успеху и прочее – обычные явления. А в море такое невозможно. На борту судна все связаны общим делом, спаяны в один узел».
Всевышний уберег!
– Именно с Сааремаа в Эстонию проник коронавирус, был завезен вместе с итальянской волейбольной командой, которая приехала туда на товарищеский матч. Вы делите свое время между островом и столицей. Задел ли вас лично коронавирус?
– Мне тогда удивительно повезло. Я прочел в Сааремааской газете, что приезжает итальянская команда. А спортом я всегда интересовался. И решил пойти. Время до игры еще оставалось, и чтобы скоротать его, я взял книгу, расположился в кресле – и задремал. А когда проснулся, идти на матч было поздно. Видимо, всевышний уберег! Ведь зал был набит до отказа: как же, событие небывалого для островитян масштаба. Но судьба меня хранила.
Медики просто героями вышли из самого сложного положения. Никто не терял голову. Их работу можно сравнить с подвигом, длившимся непрерывно, день за днем. О них я готов говорить. А о собственных болячках – к чему? Еще Чехов говорил: «Людям больше всего нравится говорить о своих болезнях, хотя это самая скучная часть их жизни». И он был прав.
– Тем не менее я знаю, что вам, как многим островитянам, приходилось долго лечить заболевания легких…
– Я с медициной соприкасался много. Три года лечил легкие. В свой первый атлантический рейс, в 61-м году, смог сходить потому, что Юри прошел за меня медкомиссию. Я очень хотел в Атлантику. На последнем курсе университета снова пошел в море и с дрожью в сердце рискнул предстать перед медкомиссией. Обошлось!
– Вы по образованию – филолог, а по складу души – моряк?
– Каждый островитянин мечтает о морских рейсах. И многих судьба разбросала по всему свету. Помнится, осенью 1986 года я в Нью-Йорке, на Лонг-Айленде, разыскал уроженца Абруки. Он в то утро удил угря; в саду перед своим домом он выстроил курную печь, такую же, как на Абруке, и все расспрашивал меня о родном острове.
А пятью годами ранее на Готланде я познакомился с земляками, с которыми у нас начало судьбы было общим: вы же знаете, в 44-м немцы принудительно депортировали семьи с полуострова Сырве в Германию. И знаете, эти люди говорили со мной на принятом у нас диалекте эстонского языка.
Капитаны – люди особого склада характера
– Но это уже 80-е годы. А если вспомнить ваши атлантические рейсы. И капитанов, которые стали вашими друзьями?
– Один из моих капитанов – Андрес Вана. Мы ровесники. С ним вместе я совершил свой первый Атлантический рейс к берегам Канады, весной 61-го года. Я был тогда студентом, он – матросом, мы сдружились. Мы шли среди айсбергов, как раз в том районе, где когда-то погиб «Титаник». Там даже был знак в месте гибели.
В 74-м, уже под его началом, я на СРТ 1920 – этот траулер принадлежал тогда рыболовецкому колхозу «Хийу Калур» – ходил в четырехмесячный рейс в Атлантику, и один из этих четырех месяцев мы находились в районе лова недалеко от Лас-Пальмаса. Весь этот месяц мы жили в одной каюте.
– Между СССР и Испанией тогда не было дипломатических отношений. Но на берег вы сходили?
– На берег мы сходили. В Лас-Пальмасе находилась совместная фирма «СовИспан», которая обслуживала советские рыболовные суда. Благодаря этому мы могли бывать на берегу.
Другой мой большой друг – капитан Хенн Ноор. С ним мы в Исландию ходили.
– Интересно: Вана – и Ноор, в переводе – «старый» и «молодой».
– Мало того, был случай, когда они ходили на одном судне: Ноор – капитаном, а Вана – старпомом. Хенн Ноор – из капитанской династии. Отец его был капитаном, оба брата – тоже. Одного из братьев уже нет на свете, другой преподает в Морской академии, а Хенн Ноор, которому 80 исполнилось 22 апреля, последние десять лет был главным капитаном порта Мууга. Самый знаменитый эстонский капитан-наставник рыболовного флота. Герой соцтруда. Был даже депутатом Верховного Совета СССР. Когда он ездил в Москву на сессии, я всякий раз просил его привозить мне книги из кремлевской книжной лавки. Хорошие книги, как вы помните, тогда были в дефиците. К примеру, он привез мне сборник стихов Вознесенского.
– Экватор вам доводилось пересекать?
– И не раз. Я был на разных судах в разных районах ловли. Три рейса проделал на научно-исследовательском судне «Аю-Даг». И один рейс на «Крузенштерне». Этот парусник принадлежал тогда производственному объединению «Океан». На его борту я оказался в качестве одного из представителей творческой интеллигенции, в 1985 году, когда парусник совершал рейс в честь 40-летия Победы. Но это была романтическая увеселительная поездка. А на рыболовецких судах я чистил треску и дежурил на метеостанции, работал в трюме, когда мы сдавали рыбу плавбазе. В этих плаваниях я познал соленый вкус моря!
– Вы так много общались с капитанами. Скажите, это люди особого склада характера?
– Да! Капитаны – люди особого сорта. Мужественные, прекрасно воспитанные, смелые и в то же время расчетливые, так как в море нужны в равной мере отвага и осторожность. Умеющие крепко дружить. Словом, люди высокого качества, если можно так сказать.
Я никогда не любил сидеть за столом с коллегами в Куку-клубе. Я предпочитал компанию моих друзей-капитанов, в Глории, в Кавказском и т. д. Мы говорили о море и людях моря. И что немаловажно: капитаны умеют пить. В отличие от многих деятелей искусства.
И еще одна отличительная черта капитанов – скромная мужественность. Которая среди завсегдатаев творческих тусовок встречается редко.
Лицом к лицу с эпохой
– Юло, вы читаете произведения современных авторов?
– Откровенно говоря, редко. Для меня печальным источником информации стала «Литературная газета». Читаю ее – и узнаю, как уходят мои коллеги. Среди тех русских, белорусских, украинских писателей, которые входили в СП СССР в объединения баталистов и маринистов, у меня много близких знакомых. Для меня ведь было словно выигрышем в лотерею, что мой роман «Sõja jalus» (в русском переводе – «Можжевельник выстоит и в сушь») так скоро перевели на русский. Это было первое произведение эстонского писателя, опубликованное в «Новом мире». Мне повезло, что признание пришло так рано и я был среди писателей-баталистов своим! Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Борис Васильев. Все они были моими друзьями
В объединении маринистики я даже был зампредом.
– Наверно, вам был знаком Александр Штейн, автор знаменитой пьесы «Океан».
– Помню Александра Петровича Штейна! И помню его племянника, который служил в Таллинне. Я был председателем молодежного объединения СП Эстонии с 64-го по 68-й год и работал в журнале «Ноорус». Как-то мне позвонил один офицер, политработник, капитан 2-го ранга и сказал: «Мне хотелось бы поговорить с вами как с начальником молодых писателей».
Разговор состоялся. «У нас такая проблема, – сказал кавторанг. – Наш поэт, Борис Штейн, не на правильный творческий путь вступил. Мы должны его поправить. Понимаете, он пишет о любви, романтике, цветочках – и ни строчки о славном пути Балтфлота. Как можно с такими настроениями служить на флоте?» (Молодому поэту было тогда 33 года, вышел его первый сборник).
У меня челюсть отвисла от изумления. Я попытался объяснить, что писатели все-таки творчески свободны (я говорил искренне, какими мы были тогда наивными!) Если бы знаменитое стихотворение Окуджавы к тому времени уже существовало, я бы объяснил кавторангу, что каждый пишет, как он дышит. Говорят, старшего лейтенанта Штейна даже обсуждали в политорганах, но обошлось благополучно, и Борька потом говорил мне: «Благодаря тебе, меня не наказали!».
В советское время у нас с братом Юри, когда мы уже были достаточно известны, часто спрашивали: «Какое влияние оказала на вас великая русская классическая литература?». Я всегда отвечал, что на меня, как и на брата, больше всего повлияли сами личности этих творцов. Их жизнь была в высшей степени интересна и поучительна; ее хотелось осмыслить. Для моего брата Юри любимыми писателями были Чехов, Гоголь и Лермонтов. Он не просто прочел все их произведения, от и до, он стремился как можно больше узнать о жизни каждого из троих. Это стремление привело к написанию одной из лучших его новелл, «Вечевой колокол». Юри был совсем молод, после университета проходил годичную срочную военную службу в Бобруйске и в Ленинской комнате части, положив бумагу на табурет и стоя на коленях (письменного стола почему-то не было), писал рассказ о гибели Лермонтова на дуэли. Брат прислал новеллу мне, я отдал ее машинистке распечатать – и брат стал победителем литературного конкурса тартуской газеты Edasi.
– Да, что ни говори о том времени, а к культуре относились куда уважительнее, чем ныне. Если даже городская газета проводила литературный конкурс!
– Не будем торопиться. Жюри прочло, раскинуло мозгами и решило: плагиат! Не мог молодой, никому не известный человек такое написать – вероятно, откуда-то списал! И знаете, что решили?
– Что?
– Отдать на экспертизу Юрию Михайловичу Лотману. И тот вынес вердикт: текст оригинальный и автор, бесспорно, очень талантлив. И Юри вручили приз: маленький радиоприемник в синем пластмассовом корпусе.
Юрий Михайлович Лотман тогда еще не очень хорошо говорил по-эстонски, но пассивно владел им достаточно, чтобы читать на нем.
– Да. Насколько известно, он с самого начала своей работы в Тарту старался изучить эстонский язык. Он был настоящим русским интеллигентом, и знать и уважать язык, культуру, историю того народа и той страны, где ты живешь, было для него самим собой разумеющимся делом.
– Помню, что когда я еще работал в Союзе писателей и у меня возникала надобность позвонить Юрию Михайловичу, мы говорили с ним по-эстонски. К тому времени он уже хорошо знал язык. А Леннарт Мери, у которого был прекрасный русский язык, говорил с ним по-русски.
– У вас есть новелла, в которой описывается прощание с покойным Юрием Михайловичем, персонажи не названы по именам, но ясно, что Старый Еврей – это Лотман, а пришедший проститься с ним человек, который выступает под названием Долговязый, – Леннарт Мери. В русском переводе новелла озаглавлена «Один и тот же паровоз».
– В оригинале – «Valguse käes». Можно перевести: «В руках света», «Внутри света». Потому что я написал там: «Столько света, как здесь, никогда не окружало его при жизни, только в смерти обрел он наконец то, к чему стремился всю жизнь – он искал свет, читая, слушая и вбирая в себя деяния и размышления людей прошлых столетий, аккумулируя и анализируя их, затем рассказывая о них и описывая их». Я даже получил какую-то премию за новеллу. Но вот что сопровождало ее. Игорь Чернов, прекрасный ученый, ученик Лотмана, был убежден, что текст, в первом же абзаце которого есть такие слова: «в открытом гробу, как Ной в своем ковчеге, лежал Старый Еврей», невозможно будет опубликовать на русском. А Миша Лотман, Михаил Юрьевич то есть, сказал мне, что Юрий Михайлович никогда не ощущал себя евреем.
– Хотя именно из-за национальности его, блестяще окончившего Ленинградский университет, не оставили в аспирантуре и вообще не дали места в Питере, и он уехал в Тарту. Но действительно: Юрий Михайлович ощущал себя в первую очередь человеком русской культуры, замечательным представителем которой он был. И человеком мира.
– Членами Союза писателей Эстонии были два великих человека: Юрий Лотман и Давид Самойлов. Я прекрасно помню по своей работе в СП, какая борьба велась за то, чтобы попасть в списки: на улучшение жилищных условий, на приобретение автомашины, на поездки за границу. Лотман и Самойлов никогда ни о чем не просили. Были выше этой возни. И еще что говорит о масштабах их личностей: оба прошли войну. И оба на удивление мало вспоминали об этом. И вместе с тем им как будто было присуще ощущение того, что мужчина должен непременно пройти через испытание того, как говорил Тарас Бульба, «Какой ты человек в кулаке?».
– К счастью, пока что такое испытание кажется маловероятным.
– Да, но каждая эпоха готовит нам свои испытания.
Ваш комментарий будет первым