Сассь Хенно.
Фото: личный архив
Первый опубликованный роман Сасся Хенно «Я был здесь. Первый арест» произвел впечатление разорвавшейся бомбы. До него о подростках из неблагополучных семей, ходящих буквально по острию ножа, так в Эстонии не писал никто. Причем автору было всего 20 лет. Роман был экранизирован; мне довелось перевести его на русский язык, перевод был опубликован в журнале «Таллинн». С тех пор мы на «ты». Сассь Хенно пишет сравнительно мало, он много сил отдает другой деятельности. Какой? Об этом мы поговорим, как и о многом другом.
Борис Тух
info@stolitsa.ee
«Хорошие мальчики так не пишут»
– Сассь, расскажи, пожалуйста, о своих первых литературных опытах. Какой из двух твоих романов написан раньше: «Жизнь начинается сегодня» или «Я был здесь. Первый арест»? Что заставило тебя написать их?
– Первым моим романом был «Жизнь начинается сегодня». Я начал его писать в 16 лет, десятиклассником. Разослал первую главу друзьям – и не знал, продолжать ли. Мой учитель игры на гитаре Арво Уусталу однажды принял участие в конкурсе романов, отослав на него свою книгу «Таинственное исчезновение кошек». Поэтому у меня осело в памяти, что в Эстонии существует такая вещь, как конкурсы романов. Годами рукопись оставалась незаконченной, потому что мне втайне хотелось создать нечто великое и прекрасное, рассказывающее о желании молодого человека вписаться в критерии социального успеха и о том, куда ведет такое честолюбие. В декабре 2002 года я закончил рукопись и отослал ее на конкурс романов. А весной 2003 года прочел в Postimees, что победителем конкурса стал «Кентавр» Николая Батурина, а рукопись «Жизнь начинается сегодня» оказалась всего-навсего в числе «отмеченных» работ. Я испытал глубокую опустошенность и поклялся себе, что больше не напишу ничего. Но в жизни часто происходит так, что обстоятельства складываются вопреки твоим клятвам. Уже через два года я начал писать книгу под названием «Я был здесь. Первый арест». И уже тогда сообразил, что коль скоро мой прекрасный и старательный дебют не оценили (откровенно говоря, он был первой попыткой очень молодого автора и действительно не мог конкурировать с «Кентавром»), то на этот раз я буду писать совсем иначе – так, как хорошие мальчики не пишут. Писал так, словно не хочу никому понравиться. Писал провокативно, стремясь, чтобы всех будущих читателей пробрала дрожь. С самого начала пришла такая фраза: «Это будет книга о тех и для тех, кто не прочел в жизни ни одной книги». И этой мыслью я руководствовался вплоть до последней строчки.
– Насколько жизнь и мировоззрение героя книги Расся и его окружения были близки тебе? Предполагаю, что у тебя было трудное детство. Испытывал ли ты отчаяние? Твой роман был опубликован, когда тебе было 20 лет, в наше время такой ранний (и успешный!) дебют – редкость. Можно ли сказать, что творчество стало для тебя выходом из тяжелой жизни?
– Действительность была несколько сложнее, чем роман. Я рос в Тарту, в Aннелинне, районе с весьма сомнительной репутацией, один на один с матерью, женщиной, склонной к нарциссизму, пьющей и не чуждавшейся насилия; для нее самым важным было, чтобы из меня вырос «порядочный человек». Чтобы я, боже упаси, не стал «подонком». Разумеется, я бунтовал против материнской тирании и хотел стать кем угодно, только не «порядочным человеком».
Но когда я начал сочинять, мое детство уже не было тяжелым. Самое тяжкое время выпало на мои 10–11 лет, когда мать была еще явно сильнее меня и могла меня бить. Повзрослев, я научился убегать от расправы, а то и оказывать сопротивление. В 10-м классе, 16-летним, я уже начал жить вдвоем со своей первой подругой в комнате-кухне площадью 18 кв. метров. Зарабатывал на жизнь, изготовляя легкие строительные блоки и смешивая глиняную штукатурку в одном научно-исследовательском учреждении, разрабатывавшем экологичные стройматериалы, – и был материально независим.
Воля к писательству не оставляла меня все это время. Детство в условиях насилия часто лишает ребенка веры в себя и нормальной самооценки. Всю жизнь я боролся с комплексами своего детства: мол, я недостаточно хорош, недостаточно достоин любви. И это стало причиной, по которой я начал писать. Чтобы доказать: я не таков. Или, проще говоря, чтобы добиться признания.
Нейтральным уготовано место в аду
– За «Я был здесь. Первый арест» ты получил премию за лучший роман года. Был ли ты горд? На что истратил деньги?
– Премия составляла 50 000 крон. За 40 000 я купил BMW 3-й серии в кузове Е36, 1992 года выпуска. За 10 000 снял квартиры – в Таллинне, а на лето – в Пярну, чтобы писать. Разумеется, ничего я тогда не написал, так как у меня появились куда более интересные занятия.
– По этому твоему роману был снят очень сильный фильм. Участвовал ли ты в его подготовке и как оценил получившийся результат?
– Фильм снимал режиссер Рене Вильбре, а сценарий написал очень сильный сценарист Ильмар Рааг, ранее снявший фильм «Класс» – трагическую историю о насилии в школе. Ильмара привлекли к работе над «Я был здесь» по моему желанию. Сам я не хотел переделывать свой роман в сценарий, для меня это было бы что-то вроде перестройки уже построенного дома. Всю свою энергию я уже вложил в роман.
От фильма у меня остались смешанные чувства. Права на экранизацию я уступил Эстонскому ТВ за 50 000 крон. Предполагалось, что фильм будет малобюджетным (где-то в пределах миллиона крон), молодежным, с участием неизвестных актеров – как «Класс» Раага. Но у ЭТВ возникли большие амбиции, они привлекли к съемкам компанию Amrion Productions, в результате бюджет вырос до 8 миллионов крон, и к съемкам были привлечены профессиональные актеры. Я видел фильм всего один раз: в монтажной, вместе с Вильбре. Хорошо то, что этот фильм вышел, потому что он открыл многим молодым ребятам дорогу к моему творчеству, и так как книга до сих пор во многих школах входит в список рекомендованной литературы, молодежь может заявить: «Ах да, я смотрел этот фильм».
– Кажется, из видных эстонских прозаиков, заявивших о себе уже после восстановления независимости и в молодом возрасте, только Каур Кендер и ты так мало уделяют времени собственно творчеству и так много – общественной и/или предпринимательской деятельности. У Каура, наверно, свои причины, а у тебя?
– Так уж вышло. Я не могу молчать, когда вокруг столько несправедливости, глупости, равнодушия. Я верю, что мы, люди искусства, всегда обязаны делать свой выбор. Mы истолковываем этот мир и доминирующие в нем проблемы и, уверен, не вправе оставаться безразличными. «В аду всегда найдется местечко, зарезервированное для тех, кто в тяжелые времена оставались нейтральными» – не так ли?
Общественной деятельностью я занялся очень рано, тоже лет в двадцать. Уже тогда я стал убежденным противником проституции – под влиянием прочитанного сборника на эстонском языке «Голоса молчащих» и вышедшего в 2004 году фильма «Лиля 4Ever», съемки которого велись, в частности, в Палдиски. Я начал понимать, что рядом с той мужской привилегией, которой привык пользоваться с детства, существует неравенство женщин: мы привыкли смотреть на женщину как на объект. Тогда я еще не представлял себе всю глубину этого положения, но что понял хорошо – это то, что проституция не добровольное занятие, не свободный выбор девушек, начинается это с испытанной когда-то душевной травмы, и мы, мужчины, охотно пользуемся женщиной как рабыней, благо общество предоставляет мужчине эту возможность. Отсюда я позднее пришел к теме семейного насилия. Я работал тогда в рекламном агентстве, и председатель Эстонского союза убежищ для женщин Эха Рейтельманн обратилась ко мне за помощью в вопросах рекламы.
Я занимался всевозможной деятельностью, орудием которой является слово. Рекламой, сбытом, пиаром. Ведь все это не что иное, как рассказывание различных историй, чтобы они были интересны аудитории.
Его раз десять угрожали убить
– Ты активно борешься против насилия в самых разных его проявлениях. Что заставляет тебя делать это? Насколько это опасно для тебя самого? Знаю, что против тебя как-то завели судебное дело. Чем это кончилось?
– Впервые мне угрожали убийством в 2011 году, когда я опубликовал в Päevaleht статью «Клиент проститутки должен быть наказан», в которой призывал все партии принять закон, запрещающий покупку сексуальных услуг. Чтобы никто не мог купить за деньги власть измываться над людьми, многие из которых уже имеют группу инвалидности и/или различные зависимости. После этого мне позвонили по телефону и на чужом языке обещали подстеречь меня у дверей моего дома в Старом городе и замочить. Не знаю, откуда им стало известно, что я живу в Старом городе. На всякий случай я подал заявление в полицию и некоторое время постоянно носил при себе оружие. Однако позднее стал относиться к подобным угрозам смелее и безразличнее. Меня раз десять угрожали убить, и это нормально, если ты борешься со злом.
Сейчас против меня имеется один гражданский иск: некий находящийся под криминальным следствием за избиение жены бывший политик и его также находящийся под следствием за какие-то другие деяния адвокат пытаются отсудить у меня деньги за то, что я этого, предположительно сломавшего своей жене руку, мужчину оскорбил и нанес ущерб его репутации. Почему-то они умолчали, что еще до моей статьи в прессе были опубликованы несколько материалов, в которых этот политик обвинялся в избиении матери своих детей. Прежде чем написать свою статью, я общался с журналистами и другими источниками и решил опубликовать текст в поддержку женщины, отстаивающей свое достоинство, так как в подобных случаях женщины часто скрывают, что их избивали: из стыда, из боязни и т. д. Особенно, если им угрожают или пытаются подкупить. В этой статье я предложил женщине совместно написать роман, для нее автобиографический, на гонорар за который она смогла бы жить и снять жилье, чтобы перебраться туда с детьми и оказаться в безопасности. Разумеется, женщина не обратилась ко мне, но эта статья вызвала к жизни судебный иск: муж требовал, чтобы я опроверг высказывания о нем, а жена ничего опровергать не просила, только просила извинения. Сегодня я искренне сожалею, что из-за моего предложения возникли неприятности для этой женщины, и я приношу извинения за то, что так поступил. Напишу ли я еще одно подобное открытое письмо? Разумеется, нет. Тогда я надеялся, что, избрав то отчаянное решение, помогу разрешить замалчиваемую проблему. Теперь поступлю иначе. Я организовал MTÜ Julge Rääkida (НКО «Смей говорить»), в котором идет речь о проблемах сексуального насилия, семейного насилия и пр. Составил цикл лекций на эти темы, с которым выступил уже в сотне школ, и помогаю людям обращаться в прокуратуру и к терапевтам, если они чувствуют, что следователи им не помогли.
Каковы наши привилегии
– Весь мир встревожен волнениями на расовой почве и вспышками насилия в США. Одни считают, что это закономерная реакция на годы страданий и дискриминации, другие – что это опаснейшие проявления черного расизма. Возможна ли некая третья позиция?
– На эту тему можно рассуждать столько, что газетной площади не хватит. Я ограничусь тем, что расскажу тебе о своем видении проблемы. Я считаю, что расистом может быть только тот, кто наделен привилегиями. Эта мысль может задеть тех, кто чувствует, что их белая кожа, гетеросексуальность, нормативное поведение вдруг оказывается некой привилегией. Но так оно и есть. Если темнокожий боится белого, избегает его или нападает на него, я бы не назвал это расизмом, так как века истории показывают нам, как белые поставили черных в худшее по сравнению с собой положение. Извинение за это не должно быть пустословием.
Бело-черная шкала – это упрощение. Полярностей на самом деле больше. Эстонцы говорят, что мы никого не порабощали. Mы сами были рабами. Но между тем мы были и теми солдатами, которые на территории Эстонии, в Клоога, при отступлении нацистов уничтожили узников концлагеря. И мы же были теми, кто в советское время помогали властям составлять списки депортируемых в Сибирь.
Я полагаю чрезвычайно важным, чтобы мы осознавали наши врожденные привилегии и врожденный же страх перед утратой их. Каковы же наши привилегии? Тридцать лет жизни без войн, в свободном обществе – это на самом деле подарок. Путешествовать по свету так, чтобы в тебе не подозревали террориста, – подарок. Родиться человеком, который даже в качестве среднего писателя, школьника-троечника и мелкого предпринимателя может высказывать свои мысли в прессе, – это и подарок, и привилегия. Надеюсь, что использую свою привилегию для того, чтобы заставлять людей думать, а не чтобы действовать им на нервы.
У нас, эстонцев, должно быть врожденное желание защищать слабых. Однако его нет. Поскольку мы настолько травмированы исторически. И часто выбираем сторону сильнейшего. Насильнику верим скорее, чем жертве. Педофилу скорее, чем ребенку. Верим, что наши проблемы способны решать политики, которые вдали от нас и над нами. А не мы сами.
И я надеюсь, что в XXI веке мы, наконец, поймем, что никто не защитит нас, если мы сами не защитим слабых. Никто не полюбит нас, если мы сами себя не любим. Никто не поверит в нашу боль, если мы не верим в боль других.
Это не выдумка, а правда. Один иностранец, узнав, как во время сталинского террора десятки тысяч эстонцев были сосланы в Сибирь, спросил: «Но почему вы не вызвали полицию?». Сегодня мы часто говорим жертвам семейного и другого насилия: «Почему вы сразу не сообщили?». Да потому, что зачастую полиция не помогает. Как и некоторые (далеко не все) судьи и следователи. Не из-за злонамеренности, а из-за непонимания.
– По образованию ты режиссер кино и телевидения. Намереваешься ли работать в этой области? Пишешь ли новую книгу?
– Я собираюсь завести в YouTube свой канал и пишу книгу, которая будет называться «О чем взрослые не решаются говорить». Это связано с моей добровольной профилактической деятельностью по предотвращению насилия, которую я веду в последние годы. Но говорить о книге и канале пока рано.
Ваш комментарий будет первым