Владимир Вайнгорт
Личный архив
Индустрия жизненного комфорта, на которую опиралась экономика Эстонии, поставила на грань выживания малый и средний бизнес еще до пандемии, отмечает доктор экономических наук Владимир Вайнгорт.
Элла Аграновская
Тени нашего будущего
– Коронавирус беспощадно обошёлся с малым бизнесом: закрываются кафе и магазинчики – доход многих семей упал до нуля. Ситуация безнадёжная?
– Процитирую человека, далёкого от экономики как никто другой – поэта Анну Ахматову: «Будущее бросает свою тень задолго до того, как войти». Тень нашего будущего прорисовалась задолго до того, как мы столкнулись с проблемами, которая повлекла за собой пандемия.
Обратимся к статистике: в 90-м году доля промышленности в нашей экономике составляла 40 процентов, сельское хозяйство – 16, строительство – 7,2, услуги – 23 процента. Прошло 30 лет. В начале 2020-го (заметьте, до пандемии): промышленность – 20 процентов, сельское хозяйство – маяк нашей экономики, как его называли в прежние времена – 2,6 процента. Строительство – 6 процентов, незначительное изменение. И почти в два раза выросли услуги – 43 процента.
Эстония перешла в постиндустриальную экономику, которую иногда называют экономикой услуг, иногда – экономикой знаний.
– Знаний, я не ослышалась?
– Стоимость знаний выросла значительно. В индустриальной экономике главенствовала квалификация механизированного труда – станочник высокой квалификации получал больше начальника цеха, а порой больше директора завода.
Помните, «белые воротнички», «синие воротнички» – обозначения, принятые в социологии для наёмного работника?
Затем появилось несколько уничижительное, но точное определение – «офисный планктон». Всё вместе это называлось средний класс. Не только в Эстонии – в Германии, Великобритании, во Франции. Другое дело, что уровень доходов среднего класса был разный и определялся различными факторами.
Но в 1991 году Эстония вышла из состава Советского Союза с достаточно развитой индустриальной экономикой, с советским средним классом. У вас, у меня, у наших многих знакомых и не знакомых нам жителей Таллинна был более или менее одинаковый уровень жизни, не самый низкий, не самый высокий – средний.
Затем мы прошли несколько волн деиндустриализации, реиндустриалиации, заводы исчезали, потом производство восстанавливалось, средний класс то уменьшался, то увеличивался, но он – был.
Новая экономика уничтожила средний класс – возникла более сложная структура, появился так называемый креативный класс (термин американского социолога Ричарда Флорида) – слой, который основывается на высоких знаниях и создает новые ценности, материальные и интеллектуальные, в нынешней экономике он наиболее обеспеченный, в смысле зарплаты, а не доходов от денег.
Самые высокие зарплаты – от 3000 до 4000 евро – получают разработчики программного продукта, айтишники. Вслед за ними идут руководители строительных объектов с зарплатой – смотрите, какая разница! – 2000 -2400 евро.
Посмотрим распределение средней зарплаты по 11 отраслям: в июле этого года в Таллинне наиболее высоко ценился труд в сфере инфотехнологии и связи: средняя зарплата – 2571 евро. Дальше идёт финансовый сектор, дальше – здравоохранение, образование.
Обратите внимание на тенденцию: нынешний учитель уже не тот советский забытый богом и людьми несчастный человек, который сидел ночами, проверял контрольные работы и старался нахватать часы для того, чтобы как-то прожить. Сегодня средняя зарплата педагога – 1842 евро.
Третья строчка снизу – искусство, развлечение, свободное время, средняя зарплата – 1290 евро. А последняя – сфера размещения и питания, средняя зарплата – 777 евро. Согласно статистике Евросоюза, это уровень относительной бедности.
Фактор новой стоимости труда наметился, возник и оформился раньше пандемии. Сегодня эта проблема поставила на грань выживания малый и средний бизнес, но её тень замаячила ещё в прошлом году, когда колоссальную роль играли туризм и развлечение. Базу, на которую опиралась экономика Таллинна, Тарту, Пярну, даже Северо-Востока, создавала индустрия жизненного комфорта. Мы забыли, что этот вид доходов очень уязвим.
– Амнезия поразила всех поголовно?
– Конечно, серьёзные экономисты понимали, что любые критические события – политические потрясения, заболевания эпидемиологического характера, от которых не застраховано современное общество, могут сильно пошатнуть ситуацию.
Никто не знает, чем обернётся история с коронавирусом, но всем понятно, что финала не стоит ждать ни к Новому году, ни к Пасхе, ни даже к Иванову дню и что у такого рода ударов судьбы, ударов природы серьёзные последствия. Думаю, этот фактор будет действовать минимум ещё пару лет. А ведь в этой части экономики занято достаточно много людей.
– Выходит, не пострадали только те, кого обеспечивает государство?
– Я согласен с тем, что меньше других пострадали так называемые бюджетники – работники здравоохранения, образования. Но государство само не куёт, не мелет и деньги не производит – оно собирает налоги. Когда сектор туризма был на высоте, у государства был источник, из которого оно эти деньги качало. А если будет меньше доходов в сфере размещения, питания, туризма, концертно-зрелищных мероприятий, резервуар государства очень сузится.
Малый бизнес принял на себя удар первым. На сложившуюся ситуацию накладывается ещё один фактор – страх, многие элементарно боятся заболеть. Когда в конце мая нам сказали, что вернулась прежняя жизнь, теперь всё открыто, народ ведь не поспешил в магазины и кинотеатры, и туристов, опять же, в городе не прибавилось.
Некоторые мои знакомые стали больше ходить пешком. Ладно, общественный транспорт у нас бесплатный, но они и на концерт не пойдут, и в музей не пойдут. Всё это в первую очередь ударило по нашему ведущему бизнесу.
Жизнь в условиях кризиса пандемии
– Короче, малому бизнесу следует утешиться тем, что у нас хорошо зарабатывает креативный класс?
– Расслоение среднего класса – результат развития постиндустриальной экономики. С одной стороны, Эстония на хорошей позиции. По данным ООН, в «Клуб 80+» (это страны, в которых продолжительность жизни превышает 80 лет) входят 34 страны. Мы в следующей пятёрке – на 39-м месте. На 38-м – США, на 37-м – Куба. Для сравнения: Литва – на 74-м, Латвия – на 78-м, Россия – на 109-м.
То есть мы стали страной долгожителей. Если в 2000-м году у нас было около 18 тысяч человек старше 85 лет, то в 2019-м – свыше 34 тысяч. Работающих людей в возрасте от 50 до 74 лет в 2000-м году было 148 тысяч, в 2019-м – 333 тысячи. Геронтология в действии создаёт новый набор рабочих мест.
Но! Пожилые люди нуждаются в медицинской поддержке. Одно из главных достоинств постиндустриальной экономики – улучшение медицины: знания и новые технологии обеспечивают продолжительность жизни. Врачи-специалисты высокого уровня, безусловно, относятся к креативному классу. Но это небольшая прослойка в медицинской сфере, а 85-90 процентов (даже не медсёстры – нянечки) – малооплачиваемый персонал.
Слой обслуги – наиболее массовый слой бывшего среднего класса. Закрываются рестораны – уменьшается потребность в официантах, но возрастает потребность в упаковщиках, в курьерах, которые развозят заказы.
Почему возник такой большой дефицит рабочих рук? Потому что этим работникам мало платят. Тень этой проблемы на рынке труда была видна задолго до пандемии. Конечно, фактор старения – положительное явление, но одновременно и причина увеличения потребности в неквалифицированной рабочей силе.
Есть и третий, очень неприятный фактор – бюрократия. Бюрократия всегда старается подмять под себя любую жизнь, это её родовое явление. Читайте сатиру Салтыкова-Щедрина, законы Паркинсона, принципы Питера – ничего не изменилось.
Кризис пандемии – наш третий кризис. В 1991-95-е годы мы пережили кризис первой деиндустриализации, когда роль знаний не возрастала – они, наоборот, не играли никакой роли. Спасло нас снятие всех ограничений на хозяйственно-экономическую деятельность. В 2009-11-е годы был мировой финансовый кризис – ограничений стало больше, но Март Лаар, к которому можно предъявить много претензий, всё-таки руководствовался принципом: чем меньше регулирования, тем лучше.
Сегодня мы живём в условиях абсолютной зарегулированности. Шведские и финские банки, которые в 98-м году помогли Эстонии подняться, сегодня стали врагами экономики. Что творилось перед пандемией, в 2018-19-е годы, когда банки не открывали бизнесу счета? А что творится сегодня, когда бизнесмены, у которых счета есть, обязаны отчитываться, откуда пришли 5 евро, откуда пришли 40 евро.
Банковская система, которая возникла как система, способствовавшая кровообращению в экономике (ведь деньги – кровь экономики), сегодня стала её тромбом. Это тоже губит наш малый и средний бизнес.
– Стало быть, его неминуемая кончина неизбежна?
– Вовсе нет. Прежде всего, надо снять ограничения – это не заёмный, это наш собственный опыт. Надо снизить политическое и организационно-управленческое давление на бизнес, надо помочь развиться местному банковскому сектору. Государству надо скорректировать свою линию поведения. А пока запреты растут, перспектива у малого бизнеса да, невесёлая.
Ваш комментарий будет первым