Эрик среди пиратов.
Фото: собственность съемочной группы фильма «Эрик Каменное сердце»
Сквозь туман видно, как лодка подплывает к пиратскому кораблю. Светловолосый мальчик осторожно орудует веслом. Лодка встала вплотную к борту, мальчик и его пассажирка, темноволосая девочка, на вид чуть старше своего спутника, начинают карабкаться по трапу…
Борис Тух
Я вижу это на экране монитора, глядя через плечо оператора Туомо Хутри. Туман, застилающий съемочный павильон, настолько плотный, что на расстоянии пяти шагов все тонет в серой мгле. Съемки идут в бассейне, выстроенном посреди павильона, двумя камерами; операторов тоже два — непосредственно с камерами работает эстонец Ивар Тайм, а финн Туомо Хутри, обладатель ряда национальных премий Финляндии, — у мониторов. Их два. На одном — общий план, на другом — крупный: нога, осторожно ступающая на предательски скользкую ступеньку трапа.
Режиссер Ильмар Рааг снимает фантастический фильм «Эрик Каменное сердце»; бюджет картины — небывалый для эстонского кино: около трех с половиной миллионов евро.
«Для Голливуда — сумма смехотворная», — говорит режиссер. («Довод» Кристофера Нолана, ради которого прошлым летом перекрывали Лаагна теэ, обошелся в 205 миллионов долларов, и это еще не самый дорогой американский боевик — Б.Т.)
«Мы, — продолжает Рааг, — делаем за скромную сумму сложный постановочный фильм. По окончанию съемок нам предстоит долгий период постпродакшн. Компьютерная графика, трюки. Картина выйдет на экран в феврале 2022 года».
— Трудно ли делать такие фильмы?
Очень трудно! Если снимать в Эстонии приключенческий фильм с элементами фантастики и мистики, это очень дорого. Для нас. И то съемки стали возможными потому, что картина создается в сотрудничестве кинематографистов пяти стран: Эстонии, Финляндии, Латвии, Литвы и Люксембурга.
— Когда я впервые услышал название картины, то подумал: это о викингах. Легко вообразить себе отважного и жестокого вождя викингов по прозвищу Эрик Каменное сердце.
— Наш герой — не викинг. Хотя опасных приключений на его долю выпадает не меньше, чем когда-то выпадали на долю этих парней. Эрик — мальчик. Он одинок. У него нет друзей, он живет в мире своих фантазий и компьютерных игр. Его родители, может, и хорошие люди, но не понимают Эрика и не прислушиваются к нему. К тому же они, как и большинство современных людей, на которых свалилось наследство, собственники по натуре.
Пираты: отцы и дети
Ильмар возвращается на съемочную площадку. Пояснения продолжает давать член съемочной группы, отвечающий за отношения с масс-медиа, Андри Майметс, которого хочется поблагодарить за помощь в организации этого репортажа:
— Родители Эрика в наследство от жившей в Люксембурге тетушки Брунгильды получили замок. Приехав туда, они обнаружили в замке какого-то постороннего мужчину с дочерью Марией. Захотели их выставить оттуда. Но Эрик успел подружиться с Марией; дети бегут из дома и отправляются в плавание. Мария хочет найти свою без вести пропавшую мать. Их уход в море мы снимали в Тойла, а пиратский корабль, на борту которого они оказались, был смонтирован здесь, в гавани Какумяэ, но сейчас он разобран, остался только борт.
Корабль называется Ouroburos («Уроборос»), это древний символ: свернувшийся в кольцо змей, кусающий себя за хвост. Символ циклической природы жизни: чередования созидания и разрушения, жизни и смерти, постоянного перерождения и гибели. В Междумирье между жизнью и смертью находится корабль пиратов. Они попали сюда на вечное проклятье за свои преступления, вывести их отсюда могут только живые люди, «зеркальники», каждый живой может стать «зеркальником» для одного пирата. Из-за этого на борту возникает конфликт.
— «Эрик Каменное сердце» — второй эстонский детский фильм, в котором действуют пираты. Первой была «Арабелла — дочь пирата» режиссера Пеэтера Симма по повести Айно Первик.
— Наша картина снимается по сценарию Андриса Фельдманиса и Лийвии Ульман. Они создали совершенно оригинальный сказочный мир. А преемственность с «Арабеллой» сохранена! Там капитана пиратского корабля играл Лембит Петерсон, у нас — его дочь Лаура Петерсон. Одного из пиратов там играл Лембит Ульсфак, у нас снимается его сын Юхан Ульфсак. В главных ролях: Эрик — Херман Аванди, Мария — Флорин Гуссак.
«Сделаем наконец этот дубль!» — командует Рааг. И снова лодка подплывает к борту корабля, и дети карабкаются на трап. Люди появляются из тумана, словно в призрачном мире. Рааг объявляет перерыв. «Теперь я в вашем распоряжении», — говорит он.
— Ильмар, ваш первый фильм «Класс», о школьном насилии, прогремел как гром среди ясного неба. О страдающих подростках был и фильм «Я не вернусь» по мотивам пьесы Ярославы Пулинович, который вы снимали в России и Казахстане. И вот новое обращение к детской теме, но уже на совершенно ином материале, фэнтези…
— Мне после «Класса» предлагали несколько сценариев, где действие происходило в школе, речь шла о конфликтности этой среды, о том, как зреет насилие. Но я не хотел повторяться. После того, как фильм снят, ты хочешь избавиться от всего, что с ним нависло на тебя, и ищешь чего-то нового. Вам кажется: тема детской неприкаянности все-таки повторяется?
— Нет, не тема. Я бы сказал: возвращается чувство боли, несправедливости и равнодушия мира, хотя — оно не возвращается, оно вечно.
— Наверно это так. У обоих героев «Эрика» — очень серьезные проблемы. Когда ты видишь, что у человека, которого ты любишь, возникли очень серьезные проблемы, что ты сделаешь для него? Как поступишь? Маленький мальчик влюблен в девочку.
— А она? Влюблена или позволяет любить?
— У нее другая проблема. Она разыскивает пропавшую мать. И полностью в тисках этой навязчивой идеи.
Покажи, что ты живой в этом мире!
— Я знаю, что вы отказались от двух очень многообещающих сценариев. Один — мистическая военная драма, действие происходит в сентябре 44-го года на заброшенном хуторе, где появляются и мстят мертвые, убитые в 41-м. Второй — о трагически погибшем невероятно талантливом молодом русском хоккеисте Алексее Черепанове: во время матча на выезде в Подмосковье с ним произошел сердечный приступ, «скорая» приехала слишком поздно, к тому же в машине не оказалось исправного дефибриллятора…
— Я еще не похоронил эти замыслы. Но проблема в том, что десять лет назад была возможность сделать военный фильм в сотрудничестве с российскими кинематографистами. А сейчас отношения с Россией испортились, и «сомнительный с точки зрения идеологии» проект будет встречен в штыки. А с вторым проектом — к несчастью, в команде продюсеров были ребята из Донецка. И теперь ситуация такова, что просто нет возможности снять что-то совместно.
Но я тихо надеюсь. Однако вижу, что мы вступили в такую эпоху, когда политика мешает снимать кино. И вообще мешает творчеству.
— Слишком много в мире недоверия, ненависти, зла. Причем это вдруг выросло скачкообразно. Кажется, копилось все это годами, и вот сейчас накопилась критическая масса и случился взрыв?
— Мой ответ будет скорее иррациональным. Мне кажется, что глобальные процессы, происходящие в мире, не согласованы между собой. Никто ведь не хочет кризиса, никто сознательно не стремится к большой войне. Я смотрел социологические данные по США, по расслоению общества. На тему: как вы относитесь к людям иных взглядов, находящихся в одном с вами обществе? И они показывают, что за последние 20 лет нетерпимость к инакомыслящим резко возросла. И это мы наблюдаем повсюду в мировом масштабе. Котел находится под давлением, неведомое нам варево в нем закипает, и в теории есть две вероятности. Либо кто-то сумеет установить клапан или вентиль, позволяющий стравить лишний пар и снизить давление до относительно приемлемого уровня. Либо произойдет взрыв. Расслоение общества растет вместе с развитием социальных сетей, которые бурно растут и провоцируют крайности. Под их влиянием люди разумные, умеренных взглядов, притягиваются к тому или иному краю, теряют способность к самостоятельным взвешенным суждениям.
Для кинематографистов сегодня есть две возможности. Фильм, который мы сейчас снимаем, своего рода вентиль. Мы стараемся говорить о прекрасном, о добре. Хотя, конечно, здесь есть и трагическая «подложка», но где ее нет? Другая возможность — говорить впрямую о проблемах. Тоже необходимая. Впрочем, я надеюсь, что «Эрик» не последняя моя картина.
Мы стараемся оставить политику за кромкой поля, на котором играем. И заниматься вечными жизненными темами. Когда дети попадают в Междумирье, главный вопрос для них: как отсюда выбраться? И один из странных персонажей, с которыми ребята встречаются, говорить: единственный способ вырваться отсюда, это показать, что ты в самом деле живой. А как это сделать?
— Междумирье. Мир между жизнью смертью. Тут что-то напоминает «Пиратов Карибского моря». Там Уилл Тернер остался на острове между мирами жизни и небытия.
— Сегодня, когда ты говоришь о море и пиратах, сразу на память приходят «Пираты Карибского моря». А когда о волшебниках — «Гарри Поттер». Но все эти мотивы архетипичны и существовали задолго до снятых уже в нашем веке картин.
Будь я мальчишкой
— Как вам работается с Херманом и Флорин?
— Чем младше ребенок, тем сложнее с ним работать. Ему ведь не дашь задание, как взрослому актеру. Взрослый все усвоит по Станиславскому. А ребенку это ничего не даст. Иногда нужно руководить в каждой детали: например, вот здесь закрой глаза. А добиваться от ребенка нужной эмоции — чертовски сложно. Играть на струнах детской души нужно с предельной чуткостью и деликатностью.
Мы с этими ребятами познакомились три года назад. В идеале съемки должны были состояться еще в прошлом году. Но не все от нас зависело. Зато промедление привело к ому, что мы время от времени потихоньку репетировали с Херманом и Флорин. Это для них стало индивидуальной актерской школой, и я думаю, что они намного сильнее, чем год назад.
Признаюсь вам: когда я смотрю отснятые кадры, мне они безумно нравятся. И не потому, что я постановщик. Я смотрю на них как бы со стороны — и понимаю, что будь я мальчишкой, меня бы все это ужасно увлекло! И вместе с тем это вполне серьезная история — взрослые увидят в ней то, чего ребенок не заметит. Работаем по принципу слоеного пирога: верхний, с головокружительными впечатлениями и сладкими ужасами — слой для детей, нижний, не без жизненной горечи — для взрослого зрителя.
Белые медведи Чукотки и серебряные — Берлина
Звукооператором на съемках фильма «Эрик Каменное сердце» работает живущий в Литве Владимир Головницкий, профессионал, работавший со многими выдающимися режиссерами. «В Эстонии я работаю во второй раз, — сказал он. – Четыре года назад был звукорежиссером фильма Валло Тоомла «Лицемеры».
— Я знаю, что вы много картин сделали с Сергеем Лозницей, с которым мне не раз доводилось общаться на фестивалях PÖFF; среди этих фильмов — «Счастье мое», получившее в 2010 году Гран-При фестиваля.
— С Лозницей я познакомился еще в 2003 году, так-то мы работаем вместе 17 лет, я был звукооператором всех его картин. А «Счастье мое» помню прекрасно! Перед началом картины мы вообще были только двое, больше никого. Исполнителей главных ролей я ему предлагал.
— Значит, вы помните и исполнителя роли одного из преступных ментов Павла Ворожцова, который был тогда совсем еще молод; он таллиннец, окончил Школу-студию МХАТ.
— Пашу-то? Конечно помню! Замечательный парень. Он теперь в МХТ один из ведущих актеров и снимается часто.
— С Лозницей вы и «Донбасс» снимали? На съемках было опасно?
— Нет. Съемки велись в Кривом Роге, далеко от зоны военных действий. А вообще происходящее там — жуткая история. Нам с Сергеем буквально душу вывернуло. Я раньше не подозревал, что человек может так успешно и бесповоротно превратиться в зверя, в скотину. Как потом к нормальной жизни возвращаться — если она когда-нибудь наступит?
— Здесь съемки с вашей точки зрения технически сложны?
— Да. Причем самой простой для меня была та часть, которая снималась в Люксембурге. После съемок в Эстонии группа снова отправится в Люксембург, но я уже не поеду. Присоединюсь к ней уже после, на постпродакшн, делать звук.
— Каково работать с Ильмаром Раагом?
— Приятно. Он очень деликатный человек. Как и Сережа Лозница. Мне вообще везет с режиссерами. Может, оттого, что соглашаюсь работать только с достойными людьми. С литовцем Шарунасом Бартасом сделал несколько картин. С Василием Сигаревым. Мы две картины бок о бок провели вместе. Он начинал как драматург, но впервые попал в театр на премьеру собственной пьесы. У него очень много весит слово в картине. Даже если переставить во фразе два слова, он протестует. А вот Бартас позволяет актерам говорить текст роли своими словами. У него жесткой конструкции сценария нет.
С Лешей Попогребским мы были вместе в экспедиции на Чукотке. На съемках «Как я провел этим летом». И там белые медведи бегали. С августа начали бегать. Не скажу, что их было очень много, но они подходили близко, интересовались. А потом мы получили на Берлинском фестивале трех «Серебряных медведей».
Мне 64, но все еще хочется работать. Хотя нагрузки иногда бывают — мама не горюй!
ПОХОЖЕЕ ПО ТЕМЕ
ФОТО и ВИДЕО: в Старом городе проходят съемки нового детектива
Ваш комментарий будет первым