Арво Валтон.
Источник: Википедия (CC BY 2.5)
Арво Валтон (р. 1935) – живой классик эстонской литературы. И человек, лично прошедший очень многое из того пути невзгод и испытаний, который выпал на долю его народа. Когда ему шел 14-й год, семья была депортирована в Сибирь; вернулась после смерти Сталина, в 1954 году…
По первой профессии Арво Валтон – горный инженер. Но уже в 1960 году начал писать. Позже заочно окончил сценарный факультет ВГИКа. Автор сценария культового фильма «Последняя реликвия» (1969), который в СССР просмотрели без малого 45 миллионов человек. И – культовой новеллы «Мустамяэская любовь», одного из тех произведений, которые открыли русскому читателю новую эстонскую прозу.
Книги его переведены на 30 языков. В огромном корпусе его произведений особое место занимает историческая проза. Мне довелось перевести на русский его роман «Мярьямааская легенда» (за который, кстати, Валтон удостоен премии им. Яана Кросса и звания почетного гражданина Мярьямаа). Должен сказать, редко перевод художественного текста доставляет такое наслаждение, как в тот раз: прекрасный язык, «аромат» которого ты должен сохранить в переводе, увлекательный сюжет, яркие образы…
Вот диалог с писателем об истории и ответственности автора перед историей.
Борис Тух
– Для большинства русскоязычных читателей первым эстонским национальным прозаиком был Эдуард Борнхёэ, и эстонская проза началась с его исторического романа о Восстании Юрьевой ночи 1342 года «Мститель». Так ли это? Каково отношение к прозе Борнхёэ в наши дни? Скажите, пожалуйста, Арво Валтон, нравились ли вам лично в юности его исторические романы?
– Эдуард Борнхёэ в самом деле был одним из первых эстонских прозаиков, писавших на исторические темы, однако далеко не самым первым. Прозаических произведений на эстонском языке, в том числе на историческую тематику, и до Борнхёэ было опубликовано довольно много. Написанный им в 17 лет роман «Мститель» до сих остается одним из любимых книг молодежи. Читаются в наше время также «Князь Габриэль, или Последние дни монастыря Святой Бригитты» и «Борьба Виллу».
В своей юности я читал много книг на историческую тематику: произведения Андреса Сааля и других авторов. Безусловно, чтение этих книг воспитывало в юноше патриотизм и любовь к отечеству.
(Андрес Сааль (1861–1931) – эстонский писатель, журналист, фотограф, картограф и этнолог. Один из известнейших авторов исторических романов в эстонской литературе. Много путешествовал, 22 года работал в Индонезии, изучал историю и культуру индонезийского народа. Большую часть его литературных произведений составляют романы и повести из истории Эстонии, в том числе о национально-освободительной борьбе древних эстов в начале XIII века; особой популярностью пользовалась трилогия «Вамбола», «Айта» и Лейли» – Б.Т.)
В князе мы не нуждались
– Как вы пришли к исторической тематике? Можно ли считать первым большим опытом в этом направлении работу над сценарием фильма «Последняя реликвия»? И чем объяснить тот факт, что сценарий далеко ушел от оригинала: в частности, в фильме нет и намека на важное для Борнхёэ княжеское происхождение главного героя Габриэля?
– Историческая тематика заинтересовала меня задолго до работы над сценарием «Последней реликвии», к тому времени я уже успел написать ряд рассказов на темы истории. Сценарий «Последней реликвии» был так называемой «заказной» работой: его заказала мне студия «Таллиннфильм», и именно по нему я защищал диплом на сценарном факультете ВГИКа. Первые варианты сценария были значительно ближе к оригинальному тексту романа, хотя я уже с самого начала ввел тута образ эстонского крестьянина и тему «спаси меня от спасителей». С режиссером Григорием Кромановым мы вели долгие обсуждения и все больше удалялись от написанного Борнхёэ. Княжеское происхождение героя романа Габриэля (у Борнхёэ он сын бежавшего от гнева Ивана Грозного князя Гавриила Загорского и эстонской крестьянки) в романе настолько «шито белыми нитками», равно как и его отношения с приемным братом Иво. Нас с режиссером интересовала проблема свободного человека, который не желает связывать себя с режимом угнетателей и стремится сохранить свою независимость. В 1960-е годы эта тема буквально висела в воздухе. В князе мы не нуждались.
В фильме, разумеется, многое не отвечало исторической истине. Одним из таких отклонений стало преувеличение масштабов крестьянского восстания и ненависти повстанцев к Пиритаскому монастырю. На самом деле войско московского царя Ивана Грозного разрушило Пиритаский монастырь 1 марта 1577 года в основном для того, чтобы из полученных камней вырубать ядра для обстрела осажденного Таллинна; вырубать из известняка было бы намного хлопотнее.
Но у Кроманова уже имелся печальный опыт со сценарием фильма по роману Эме Беэкман «Глухие бубенцы». В то время сценарии требовалось утверждать в Москве, в Госкино СССР. Кто-то из чиновников Госкино догадался поинтересоваться, от кого бежали персонажи той истории. Когда обнаружилось, что от советских войск, сценарий тут же «зарубили». И Кроманов счел, что, если в «Последней реликвии» мы будем придерживаться исторической истины и покажем, что монастырь разрушили московиты, сценарий в Москве ни за что не утвердят. Отношение к царям в советское время было несколько противоречивым: как таковые они считались плохими, но их завоевания – хорошими для государства.
– Чем объяснить ваш интерес к Востоку, его мировоззрениям, его философии. Имеет ли он те же корни, что и интерес к истории?
– Интерес к восточному образу мысли для меня отдельная тема, достаточно хрупко связанная с интересом к истории. Самый объемный мой исторический роман «Пути сходятся в вечности» написан о Чингисхане и даосском монахе. Два сборника исторических новелл я выпустил еще в 1970-е годы. В последнее время я написал еще несколько романов на темы эстонской истории. («Старец из озера Юлемисте», «Мярьямааская легенда» и выходящий из печати как раз в эти дни «Ливонский Ганнибал, или День жизни Иво Шенкенберга».)
Люди компромисса мне не близки
– В какой степени творчество Яана Кросса повлияло на современную эстонскую (а может быть, и не только эстонскую) историческую прозу? И повлияло ли оно на вас лично? Если да, то в какой степени?
– Исторические романы и повести Яана Кросса, рассказывающие о героях эстонского происхождения, которые вынуждены были в стесненных условиях делать карьеру, и в которых в большей или меньшей степени скрыто идет речь о вынужденности идти на компромисс, несмотря на прекрасный язык и композицию не слишком близки мне, и я полагаю, что выходящие в наше время произведения на темы эстонской истории не испытывают заметного влияния его творчества. Отрадно, что произведения Кросса переведены на много языков, но делают ли они погоду и там, где их читают в переводах, сказать не могу.
Лично мне гораздо ближе своей точностью и философией исторические произведения Карла Ристикиви.
Писатель своим чутьем отличит правду от лжи
– Доверяете ли вы исторической науке?
– Исторической науке, разумеется, следует доверять, но лишь в тех случаях, когда она действительно достоверна и не компрометирует себя сделанными, чтобы польстить властям или даже по их прямому требованию, отклонениями от истины и фальсификациями. К сожалению, такое случалось всегда, а при тоталитарных режимах – особенно. Писатель своим чутьем должен определять, что, где и насколько в исторических трудах лживо и фальсифицировано.
– Какой центральный характер героя исторического романа дает, с вашей точки зрения, больший простор для автора выразить свое мировоззрение и отношение к историческим событиям? Человек действия, сам старающийся вершить историю (как Иво Шенкенберг), или человек глубоко чувствующий и мыслящий, думающий о том, как бы хоть чуточку улучшить мир, помогая конкретным людям (как герой «Мярьямааской легенды» Прийду, крестьянский сын, ставший лекарем). Во втором случае переломные события истории (Ливонская война) служат только фоном для становления его личности?
Кстати, в «Последней реликвии» Иво Шенкенберг – личность крайне неприятная и не соответствующая своему реальному историческому прототипу. Можно ли ваш роман о нем «Ливонский Ганнибал» считать актом реабилитации незаслуженно оболганного человека?
– Кстати говоря, в эстонской литературе уже в 1936 году вышли два романа об Иво Шенкенберге: «Во время великого плача» Энна Киппеля и «Народ Ганнибала» Эдгара Вальтера Сакса. При этом образы главного героя, как и его биографии, в этих двух романах совершенно различны. К настоящему времени историческая наука тщательно изучила биографию Иво, и в моем распоряжении было значительно больше информации о его жизни и деятельности, чем у моих предшественников.
Конечно, из героев произведений на историческую тему читателя интересует как умный человек действия, так и глубокий мыслитель. В конце концов каждое произведение на историческую тематику так или иначе говорит о современности, о том времени, когда оно было написано. Образ Иво Шенкенберга в романе Борнхёэ был для автора несчастным случаем на производстве. В ситуации, когда все остальные персонажи – люди вымышленные, использование имени реально вошедшего в историю человека – зло. Тем более если автор даже не пытается раскрыть суть этого персонажа. Возможно, что Борнхёэ не был знаком с хроникой Балтазара Руссова, где Иво представлен в исключительно положительном свете, но исходил из российских летописей, в которых Иво, успешно действовавший со своим отрядом против войск московского царя, изображен в самых черных красках. Я в своем сценарии дал противнику положительного героя совсем иное, тоже вымышленное, имя, и мне до сих пор непонятно, отчего режиссер и редактор, не посоветовавшись со мной, назвали это персонажа все-таки Иво Шенкенбергом. К сожалению, мой роман не сможет реабилитировать Иво, так как одно произведение прозы не в силах поколебать имидж, созданный этому человеку в культовом фильме. Неписанное правило создания приключенческих произведений заключается в том, что герою должен противостоять антигерой, однако гораздо ценнее, когда автор пытается понять мотивы и поступки всех персонажей. Я был против того, чтобы в конце фильма Габриэль убивал Иво, так как это – очередная фальсификация истории. (Как известно, Иво был захвачен в плен под Раквере, доставлен в Псков и там повешен, причем воеводы московитов были настолько злы на своего удачливого противника, что отклонили предложение Таллинна в обмен на освобождение Иво отдать трех плененных русских бояр.)
– Существуют ли для автора исторической прозы какие-то табу? Как свободен он в интерпретации исторических событий? Помнится, на презентации русского перевода «Мярьямааской легенды» вы сказали, что сомневаетесь в нужности перевода на русский язык вашего романа о Северной войне «Земля остается на месте»? Почему?
– Для исторического романа действуют те же самые табу, что для любого литературного произведения. Он не должен грубо лгать и не должен служить злу. Пушкин в своем «Памятнике» сказал: «…чувства добрые я лирой пробуждал». Такой должна быть задача любого литературного произведения.
Я ничего не имею против того, чтобы мой роман о Северной войне «Земля остается на месте» был переведен на русский язык – если русский читатель сможет проявить терпимость по отношению к моей негативной оценке деятельности Петра Первого. Ни один чужой правитель не причинил столько зла эстонскому и латышскому народу, сколько Петр, приказывавший своим полководцам, в первую очередь Борису Шереметеву, уничтожать до последнего жителя мирные села. Правда, то же самое он предпринимал и на собственных российских территориях, используя против шведов тактику выжженной земли.
– Ваш интерес к истории и та помощь, которую вы оказываете литературам финно-угорских народов России, как-то взаимосвязаны?
– В творчестве одного автора всё в той или иной степени взаимосвязано – исходя из его мировоззрения и образа мыслей.
Обложка книги
Ваш комментарий будет первым